«Старик известная персона»
Продолжаем публиковать серию глав из книги «Заложники судьбы» любезно предоставленных авторами – Еленой Черниковой и Анатолием Труновым.
Первой была опубликована глава «Большие надежды».
Сейчас пришло время обратиться к главе «Старик известная персона».
Старик известная персона
Зима 1776 года. Холмогоры.
В бывшем архиерейском доме в маленькой холодной комнате, освещённой тусклым светом, на старой кровати в полузабытьи лежал больной старик. Это был тучный мужчина с признаками водянки и подагры. Страдальческое выражение его лица подчёркивалось неестественной бледностью. Впрочем, оно всё еще хранило черты благородства и былой красоты. Одет больной был бедно, но опрятно, в рубашку старомодного покроя. Ветхое одеяло прикрывало его слабые, сильно распухшие ноги.
Холмогоры. Рисунок принцессы Екатерины Антоновны.
«Ах, Елисавет, Елисавет! Коварная родственница жены. Как же она могла поступить с нами так подло? Ведь сказано же у пророка Давида: Не прикасайтесь к помазанникам моим. А вот она ничего не побоялась. Сидит теперь на российском престоле и царствует».
Принц безжалостно укорял себя: «Нет! Нет! Это я виноват! Я не смог защитить свою семью, своего сына Императора. Господи, прости меня, я не смею так говорить. На всё – Святая воля Твоя. Помоги мне, Господи, не оставь меня!» Старик снова бредил. И это было ужасно.
Вот какой-то офицер отнимает у них старшего сына, четырёхлетнего мальчика, крепкого, пригожего. И более они никогда не увидят своего первенца.
О, нет! Это страшно и больно. Сердце рвётся на части. Вновь и вновь старику чудится, что сын Иоанн зовёт его откуда-то издалека, но его голос становится едва различимым:
– Отец! Где Вы? Помогите! Мне больно. Защитите меня!
К счастью, бедный старик так и не узнал, что его старшего сына уже давно нет в живых. Жизнь Императора Иоанна Антоновича трагически оборвалась ещё в 1764 году в Шлиссельбургской крепости при попытке освобождения.
Старый господин очнулся. Свеча догорала на столе. Её пламя нервно прыгало и тёмными причудливыми пятнами отражалось на стенах комнаты.
Вошла его средняя дочь, Елизавета, «милая Лизхен». Она присела на край кровати и ласково погладила отца по седым влажным волосам. Она принесла ему молока. «Как же ты похожа на свою покойную мать». – Неожиданно подумал старый господин.
Как часто они все вместе сиживали долгими вечерами за разговорами или картами. Иногда отец рассказывал детям о своей далёкой родине – герцогстве Брауншвейг-Вольфенбюттельском, его сказочных замках, природе, цветах. Вспоминал своих славных предков и тайно грустил о былом.
Он хорошо помнил свой родной город. Его фруктовые сады, фонтаны, птиц и бабочек. Он помнил его ремесленные цехи и старинные часы на ратушной башне. Как же давно он там не был! Целую вечность! Прежние воспоминания и удовольствия мира прошли как дивный сон.
Он старался выполнить свой отцовский долг даже в этих невыносимых условиях. Отец не мыслил жизни без «своих малышей». Так он иногда их называл. Хотя они давно уже стали взрослыми.
«Семья – это дар Божий! Это главное счастье моей жизни. Я не смог бы существовать, не смог бы выжить без моих детей, даже если бы мне подарили свободу. Мы с ними – одно целое. Они – моё продолжение, моя любовь, моя вера и надежда! Моя жизнь прожита не зря!» – Думал старый господин.
Отец ласково погладил дочь по голове, сказал, что ему уже лучше, и она может отправляться спать. Елизавета заботливо поправила подушку в изголовье постели, погасила огарок сальной свечи. Затем она поцеловала руку отца и, поклонившись, вышла.
Дверь комнаты тихо затворилась. В ней вновь стало темно. Старый господин опять начал вспоминать прошлое.
Неужели это он, много лет назад с большими надеждами приехал в Россию? Неужели это он – тот самый хрупкий «сказочный» принц, который мечтал о героических подвигах, о воинской славе и прекрасной любви?
К сожаленью, всё было именно так. Да, это был он – принц Брауншвейг-Вольфенбюттельский Антон Ульрих, российский генералиссимус и кавалер, отец Императора Иоанна Антоновича, преступно свергнутого с престола. Теперь упоминавшийся в секретных бумагах не иначе, как «старик известная персона». Проведший более тридцати лет в тюремном заточении. Человек, чья жизнь разделена на две неравные части: «до» и «после» переворота, случившегося в ноябре рокового 1741 года.
Теперь это был старый, больной человек, измученный трагическими обстоятельствами жизни, но не сломленный до конца. По-прежнему благородный и добрый.
Принц давно превратился в заложника собственной судьбы. Но он бросил ей вызов и теперь одерживал над ней окончательную победу в неравной изнурительной схватке.
Старый господин долго ворочался, не мог уснуть. В его памяти всплывали давно забытые картины извилистого жизненного пути…
Временами его лоб покрывался капелями пота, а зубы выбивали барабанную дробь. Уже в который раз старика бил озноб. Дети, ухаживавшие за ним, тоже болели горячкой. Располагаясь в комнатах, смежных с отцовской, они старались вести себя тихо, не беспокоя старика. На некоторое время они оставили отца, думая, что он уснул. Детей у господина было четверо. Две дочери и два сына. А ещё когда-то давно был и старший сын – самый любимый. Но о его судьбе отец давно ничего не знал. «Жив ли он? Нет ли? – Одному Богу известно».
Старый господин бредил, впадая в беспамятство, а затем внезапно снова приходил в себя. Образы прошлого всплывали в его воспалённой памяти и безжалостно терзали его. Вот в глубине тёмной комнаты ему привиделась высокая женская фигура, в светлых одеждах, повязанная белым платком. Она с укоризной смотрела на больного и покачивала головой.– Анна! Моя любимая Анна! – прошептал старик и, протянув вперед руку, привстал на постели. И сразу же от слабости рухнул на мокрую от пота подушку. – Нет! Показалось! Давно уже нет в живых его любимой супруги, оставившей ему в память о себе детей, да миниатюрный портрет, который он всегда носил на груди. Он чувствовал жгучую вину за всё, что случилось много лет назад с ним, с его женой, с их старшим сыном – малюткой Иоанном, с младшими детьми, которые родились и выросли в заточении, практически не видя солнечного света.
На кровати лежал рано постаревший и смертельно уставший человек. В его голове роились бесконечные мысли о детях, покойной супруге и былой жизни. Всё реже и реже всплывал в воспалённой памяти старого господина далёкий печальный силуэт его супруги. Вспоминалось тепло её нежных рук, игривые локоны тёмных волос, обрамлявших всегда печальное лицо Анны. «Боже, как давно, и как недавно всё это было!» – Пронеслось в голове старого господина. Иногда ему казалось, что всё, произошедшее в его жизни, это не явь, а затянувшийся ночной кошмар. Что вот только ему стоит проснуться, и все страдания и печали исчезнут. С этими печальными мыслями он то засыпал, то просыпался вновь. Он надеялся, что вот настанет новый день, и всё как-нибудь устроиться, само собой. Однако когда наступало утро, ничего нового с ним не происходило. Изо дня в день, из месяца в месяц, из года в год решительно ничего не менялось. Казалось, что радость навсегда оставила это проклятое место, где время остановилось, и всё застыло в каком-то странном оцепенении. Конечно же, он был не прав. Всё шло своим ходом. Просто к этому ходу нужно было привыкнуть, а он всё не мог. На российском престоле менялись императоры, появлялись и исчезали всесильные министры и фавориты, русская армия одерживала блистательные победы. Жизнь продолжалась и шла своим чередом. Но ничего этого он не знал, поскольку вся реальность ограничивалась для него небольшим пространством бывшего архиерейского дома. Где вот уже более тридцати лет под стражей обитали «старик известная персона» и его болезненные, чахлые, несчастные дети.
Однако и здесь, в Холмогорах, время от времени кое-что происходило. Дрались и сквернословили вороватые слуги. Как-то быстро и незаметно подрастали их дети, как губка, впитывая в себя порочные наклонности своих родителей. Бравые солдаты-усачи, не раз побеждавшие татар и турок, превратились в жалких стариков с трясущимися руками, слезливыми глазами. Синюшный цвет их закопчённых пористых лиц был очевидными признаками долголетнего безудержного пьянства. Но и пили эти солдаты как-то особенно. Много, до умопомрачения. Вырвавшись из своего вынужденного заточения в город, иные из них нагло приставали к мещанам в надежде устроить лихую поножовщину с крушением черепов и рёбер, истошными криками и грязнящим душу матом. Не смотря на суровые кары начальства, они устраивали бесконечные побоища, наводя на местных обывателей ужас своей отвагой и редкостным безразличием к жизни. Порою слышались их громкие бессвязные песни, больше напоминавшие голодный волчий вой. Хотя кормили и поили их сытно, можно сказать, до отвала, но невкусно. Что-то страшное, иступленное было в этих людях, давно и на всё махнувших рукой. – Однова живём! – То и дело слышалось вокруг. – Пить будем, гулять будем. А время придет, – помирать будем! – утешали они себя. «А ведь они такие же заложники, как и мы. – Пронеслось в голове несчастного старика. – И ведь поди-ка объясни им, отчего они так страдают». В этот момент он услышал какой-то неприятный шелест над головой. По потолку с невообразимым достоинством шествовал жёлто-коричневый клоп, а за ним суетливо бежал выводок маленьких «детёнышей». «Даже эти мелкие твари свободнее нас. Бегут, куда хотят». – С тоскою подумал старый господин. Он вновь бредил. В его памяти всплывал образ маленького сынишки Иоанна. Ему исполнился лишь годик, а он уже Император. Вот, сидя на бархатной подушечке, он играет муаровой лентой ордена Андрея Первозванного. Нет! Всё снова исчезает. Петербургская ночь. Шум торопливых шагов. Какая-то странная возня. Полупьяные гренадеры бесцеремонно врываются в его опочивальню и объявляют о перевороте.
